Исповедь погибшей роты (рассказ)

Невысокого роста чернявый мальчик, хорохорясь петушком, вышагивает перед нами и высоким, пронзительным голосом битый час зудит об одном и том же. Мы молча стоим перед ним, переминаясь с ноги на ногу, и давя зевки, пряча улыбки, слушаем его.

Мы – это сотня взрослых мужиков в серых солдатских шинелях, опоясанных ремнями с подсумками; в зеленых касках среди частокола колыхающихся штыков. А суетливый чернявый мальчик – молоденький лейтенант, определенный к нам командиром роты с месяц назад, что по фронтовым меркам представляется изрядным сроком.

За последние полгода он у нас уже четвертый... Одного мы потеряли при бомбежке эшелона, когда нас, недавно призванных, еще не получивших оружия, везли на фронт. А он, бесшабашно отчаянный, один за всех яростно и безрассудно отстреливался из своего нагана от немецких самолетов. Другой погиб при прямом попадании снаряда в окоп. Он словно испарился на наших глазах, так что пришлось потом хоронить только обрывки его шинели. Третьего на рассвете вызвали в штаб, и обратно он не вернулся: то ли получив повышение, то ли загремев за что-нибудь в штрафбат.

А теперь вот этот – молодой и крикливый... Но парень он, похоже, неплохой: труса в бою не празднует и о нашем брате-солдате печется. Но уж больно строг не по делу и все норовит взять на голос, наверняка по молодости пытаясь этим скрыть свое смущение перед нами – старшими его по возрасту. Он почти кричит, и каждый раз заливается краской от собственной брани.

Вот опять он за свое:
- Красноармеец Давыдов! Выйти из строя!..
Один из нас, очнувшись, с недоумением глядит на ротного. Тяжко вздохнув, делает два медлительных шага, и неуклюже развернувшись, оказывается перед строем. Мы сочувственно смотрим на кряжистую фигуру увальня-сибиряка, способного в тайге совладать с медведем, и вместе с солдатом выслушиваем приговор, вынесенный ему ротным.

«За сознательную утрату вверенного военного имущества в виде личного медальона объявляю Вам пять нарядов вне очереди!..» - раздается в тишине напряженный, вздрагивающий от волнения голос лейтенанта. Мы про себя ухмыляемся: «Ничего себе наказал... Видать вместо одного окопа бойцу придется пять отрыть».

Провинившийся Давыдов, потоптавшись на месте, обводит глазами строй и в ответ привычно тянет под каску заскорузлую ладонь: «Есть пять нарядов, товарищ лейтенант!». А у самого в глазах пляшут веселые чертики, и по притворно-недоумевающему лицу начинает расползаться хитрая улыбка.
- А за что, товарищ командир?

Ротный снова взрывается. Он сеет вокруг себя осколки гнева и обиды, распекая нас вместе с Давыдовым: «Приказы командования обсуждению не подлежат. Солдат всегда должен иметь при себе персональный медальон. И святая обязанность каждого хранить его, собственноручно заполнять и сообщать в нем данные о себе и о своей родне. В противном случае за неисполнение приказа по законам военного времени полагается...». Тут лейтенант спотыкается не в силах выговорить слово, известное нам, ходившим под смертью ежечасно на войне, и замолкает. Осознав, что сморозил большую глупость, лейтенант снова краснеет и, помявшись, ставит Давыдова в строй.

Нет, все-таки наш ротный парень неплохой, несмотря на его напускную строгость. Но его понять тоже можно. С него требуют начальники чинами постарше. А Давыдов просто недотепа. Ну, зачем, спрашивается, было на глазах у командира пулять свой дурацкий медальон в кусты. Не мог, что ли, сделать это незаметно? Или того проще, если такой суеверный – ничего там не пиши. А на худой конец - выкинь бумажку и храни в медальоне иголку.

Понятное дело, что большинство из нас свои медальоны не заполнят даже под страхом наказания. Так уж повелось среди солдат на войне: впишешь свое имя в «смертник» - и предсказание скоро сбудется. А кому охота помирать раньше времени. Хочется еще пожить на белом свете, а уж кому суждено сгинуть, так это, значит, так на роду написано...

Сейчас в поредевшем нашем строю нет уже многих товарищей. Сложили они свои головы в боях и похоронили мы ребят в братских могилах, соединив их судьбы навек. А некоторым из них и могилы не досталось. И теперь коченеют их тела под осенним ветром, разбросанные на поле боя, доставшегося врагу. Печалью полнятся наши сердца, когда мы вспоминаем о них, и знаем, что, может быть, когда-то придет черед пополнить их список. Про нас говорят, что мы храбро воюем, а ведь мы просто-напросто делаем свою работу рядового труженика войны.

Однажды лейтенант сказал, что солдат любой армии во все времена воевал по трем причинам: из-за любви к Родине, денег или страха. И наверно наш ротный прав, что мы воюем из-за любви – той самой, которая вселяется в человека в момент его рождения вместе с первыми каплями материнского молока. Это любовь к земле, на которой стоит отчий дом. Там ты живешь, работаешь и радуешься каждому наступающему дню. И мы воюем за то, чтобы не горели кострами наши дома, а светились призывными огоньками в окошках. Чтобы не плакали наши дети возле тел матерей, а могли смеяться и радоваться, встречая солнце по утрам... Вот за это мы и воюем…

Лейтенант распускает строй и мы, цепляя пальцами тугие ремешки, стаскиваем с голов каски и скидываем с занемевших плеч тяжелые винтовки. По рукам пускаются холщовые кисеты с вышивками девчат, которых мы и в лицо не знаем. Лоскутами обрывается старый номер «дивизионки» - и вот уже густой дым махры завился поверх солдатских разговоров. А говорят тут как всегда об одном и том же: о войне, еде и доме...

- Слышишь, брат, сегодня опять перловка будет... Чтоб ею старшина всю жизнь питался...
- Не говори... «Второй фронт» уже месяц не видели. Сухари да каша – пища наша…
- Иваныч!.. А ты тогда ловко фрица на штык посадил. Заверещал - чисто заяц...
- Да, уж... Здоровый гад попался... Судя по погончикам - вроде фельдфебеля будет...
- А я вот, после войны вернусь домой и первым делом отосплюсь всласть. Суток трое - не меньше...
- Ага... Еще жинку под бок...

Пересуды среди нас не стихают, и мы радуемся каждой минуте вынужденного безделья, когда не надо куда-то шагать многокилометровыми маршами, рыть окопы или того хуже – подниматься в атаку. Сейчас мы отдыхаем, но над видимым весельем висит ожидание внезапного приказа.

Вся статья:

Фотогалерея: