В атаку Малышка шла первой

Чтобы понять, что нам не так уж плохо живется, нужно всего лишь встретиться с теми, кому за восемьдесят, кто пережил войну, голодное послевоенное время, послушать их рассказы.

Анне Афанасьевне Забазновой исполнится 90 лет, сейчас она простой пенсионер. Но земляки её помнят, как председателя сельсовета, депутата облсовета, организатора и руководителя народного казачьего хора.

В краеведческом музее одна из экспозиций посвящена незабвенной Анне Афанасьевне. А её детищу, известному далеко за пределами района казачьему хору, присвоено имя Забазновой. Почему ей такие почести? Мой рассказ об том.

В начале 1941 года Аня Давиденко, родом из Неклиновки, что под Таганрогом, завершила учебу в медицинском училище. Распределили её в Романовскую районную больницу медсестрой. И тут грянула война. Сменив туфли на солдатские кирзачи, она вместе с другими девчатами попала на фронт. Назначили в медсанбат операционной сестрой. Вместе с хирургом, матерью поэта Роберта Рождественского, днем и ночью спасали бойцов от смерти. Но однажды при бомбежке сами не убереглись. Анне повезло, её лишь контузило-ранило, а Н.П. Рождественскую изрешетило осколками насмерть.

Девушка попала в полевой госпиталь, но не отлеживалась, а ухаживала за другими ранеными. И за это, конечно, все её любили. Одно присутствие Ани рядом буквально излечивало бойцов — столько тепла и ласки она им отдавала. А звали её не Аней, а просто — Малышкой.

После госпиталя Малышка снова была на передовой. Весной 1943-го, где на Кубани шли тяжелые бои с фашистами, в казачьем подразделении появилась хрупкая девчонка, обтянутая гимнастеркой и в пилотке набекрень. На плече — санитарная сумка. Шли бои не на жизнь, а на смерть. Немцы налегали. И тут неожиданно для казаков прозвучал громкий девичий крик: "Братцы! За Родину! За Сталина!" В едином порыве все кинулись на врага.

Эпизод короткий, но характернее не придумаешь. Потом всю долгую мирную жизнь Анна Забазнова вела за собой людей.

С войны Анна Афанасьевна пришла с двумя орденами Красной Звезды, Отечественной войны первой степени и многими боевыми медалями. Не всякий мужчина-боец имел столько наград. В конце победного 1945-го Анна вернулась в станицу Романовскую, стала работать медсестрой в районной больнице. Но это уже была не тихонькая девчушка, а общественный лидер. Её тут же заметили и избрали депутатом, а потом и председателем сельсовета. Это благодаря ей в станице построили Дом культуры, среднюю школу, появились дороги с твёрдым покрытием.

И в станице же она встретили демобилизованного танкиста — инвалида Семена Забазнова. На свадьбе фронтовиков гуляла вся станица.

В районном музее на стенде Забазновой есть письмо командира эскадрона 34-го казачьего полка, гвардии полковника, Героя Советского Союза Г.П. Раманюка. Он, в частности, пишет: "Нашей Малышке, боевой подруге, прошедшей по фронтам Великой Отечественной войны от Кавказа до Праги, внимательной и красивой А.А. Забазновой большой привет!"

А потом пришло ещё одно письмо, уже в адрес сельсовета, от офицера разведки 4-го Гвардейского Кубанского казачьего корпуса О.Я. Кравченко. Начато оно так: "Светлой памяти нашей однополчанки, "ковылечка-огонька" Анне Афанасьевне Забазновой — Давиденко — Забазновой…".

Сколько лет прошло, а какова память ветеранская! Вот и я вспомнила своё стихотворение, посвященное гвардии старшине медицинской службы Аннушке:

Меня ранило в голову и ноги

Я повстречалась с фронтовичкой Натальей Дмитриевной Сорокиной из станицы Романовской которая принимала непосредственное участие в боях на Курской дуге.

Судьба не баловала Наташу Сорокину ни в детстве, ни в юности, но она ни разу во время беседы не пожаловалась на то, как ей было трудно. Даже сейчас, будучи прикованной к постели, не сетует на судьбу, сожалеет лишь о том, что много времени приходится проводить в одиночестве.

Вот её рассказ.

— Первого мужа моей мамы убили на первой германской войне. Она жила вместе со свекром, без устали ухаживая за скотиной, которой на подворье было немало. Потом заявила, что хочет выйти замуж. Свёкор был против — работница из хозяйства уходит. Многие сомневались в том, что она с двумя детьми может найти мужа, но приходили свататься двое парней. Она же пошла замуж за высокого, красивого, косая сажень в плечах, вдовца, и тоже с двумя детьми.

Я у родителей была первенцем. После меня родилось еще пятеро. Мама, безграмотная, замученная тяжёлой крестьянской работой, женщина, тем не менее, была мудрой. Она постаралась, чтобы дети получили образование. Когда брату исполнилось 12 лет, отец решил, что четырёх классов достаточно, и хотел, чтобы он становился к сохе. А мама упросила родственников взять его к себе в город и отдать учиться. В дальнейшем вот эта мамина мудрость оказала нашей семье огромную услугу.

В родном селе Новотроицкое Воронежской области я закончила четыре класса. Шел 1936 год, свирепствовал голод. Мы с папой поехали в Ташкент к старшей дочери, которая опять же перебралась туда по настоянию мамы. Папа работал, деньги высылал семье, я училась в школе. Пока не знала языка, было плохо. За два года научилась понимать местных, разговаривать. За эти два года голод унес многих односельчан. Наша семья не потеряла никого благодаря проявленной ранее мудрости моей мамы.

Когда вернулись в родное село, учиться мне было негде — школа была четырехлетней. И следующие три класса я окончила в соседнем селе, за восемь километров. Жила на квартире у доброй, но строгой старушки. Домой ходила пешком раз в неделю за продуктами. Трехлитровую крынку молока, булку хлеба и овощи приходилось нести в котомке за плечами.

Какими-то особенными трудностями тогда это не казалось — ко всему привыкают. Писали на полях газет и журналов — с тетрадями было туго, да и стоили они дорого. В десятый класс, в другое село уже за 12 километров, мама отпускать не хотела. Учебу в десятом я выплакала, вымолила. Учиться мне нравилось. Приеду домой и читаю при керосиновой лампе допоздна. Мама ругает: "Беречь керосин нужно, а ты, какой пример расточительности младшим подаешь, да и сгореть можно, уснув".

Выпускной бал совпал с началом войны. Нас отправили под Смоленск копать противотанковые рвы. Кормили супом, где "крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой". Работали от зари до зари. Спать падали в длиннющем сарае с люцерной: ребята в одном конце, девчата — в другом.

Копали месяц, а когда налетели немецкие самолеты, получили приказ добираться до железнодорожной станции, что за 70 километров. Этот путь предстояло одолеть за одну ночь. И мы побежали. Рядом бежали командиры, покрикивая: "Лопаты не бросать", но многие бросали — сил не было нести. К поезду мы успели. Выдали по куску хлеба с ладошку, по куску мыла и посадили в вагоны. А ехать сутки.

На станциях, где останавливался поезд, покупать было нечего, только сменять, но у нас ничего не было. Сердобольные женщины подкармливали нас картошкой, одна угостила грушами. Поели. И у меня скрутило желудок так, что умирать я собралась. Однако до дома добралась, а там меня принялась выхаживать медсестра, отпаивая потихоньку молоком. Но долечиться не удалось, нужно было убирать свеклу на полях, а снег уже лежал выше колена.

В атаку Малышка шла первой

В феврале 1942 года пришла повестка из военкомата. И стала я бойцом запасного стрелкового 256-го отдельного батальона. Запасным батальон пробыл недолго — бросили на Воронеж. Продвигались ночами, когда немецкие самолеты меньше бомбили. Подошли к Воронежу, а он уже занят немцами. Батальон пошагал к Курску.

В Старом Осколе нам дали передохнуть двое суток и направили на передовую, которая встретила нас огнем из минометов, пулеметов. А мы — необстрелянные 19-20-летние парни и девчата с винтовками. Меня ранило в голову и ноги, но это я поняла много времени спустя, когда очнулась в кузове машины. Лежу, тела не чувствую, только слышу стоны и голоса: "Сестричка, воды", "Сестричка, помоги умереть". Раскрыла глаза, надо мной две женщины в белых окровавленных халатах. Одна спрашивает: "Ногам плохо?" Посмотрела на свои ноги — сплошные окровавленные бинты и к ним привязаны палки. Ответила: "Всё хорошо", и потеряла сознание.

Второй раз пришла в себя в госпитале, в Тамбовской области. Лежу на полу, а вокруг опять стоны и кровь. Потеряла сознание не столько от боли, сколько от вида крови. Потом очнулась уже в палате. Вокруг лежали такие же, как я, тяжелораненые. Палата находилась на втором этаже. Девушка, которой оторвало обе руки, выбросилась из окна.

Понимать, что в 20 лет ты калека и обуза для родственников — нелегко. Нас перевели на первый этаж. Голова зажила у меня быстро, а вот ходить я училась заново. Мы выздоравливали и мечтали, что нас отпустят по домам, хотя бы на побывку. А нас опять отправили на фронт. Для строевой я уже не годилась, послали во второй эшелон. После боя мы собирали оружие, мыли, чистили, смазывали, ремонтировали и отправляли на передовую. Доставлять оружие чаще приходилось мне, я уже считалась опытным бойцом. Не один раз машину бомбили. У нас уже выработалось правило — дядя Ваня, водитель, замечательной души человек, притормаживал, и я выкатывалась из кабины в кювет и дальше ползком в лес. Следом за мной покидал кабину водитель.

Вот так я и дошла почти до Берлина. Известие о победе застало нас в немецком селе под названием Шлюссендорф. Ликующим и радостным, нам вручили документы и отправили по домам. Радость Победы омрачалась лишь тем, что не все дожили до этого светлого дня. Во время войны умер мой отец.

Приехав домой, начала работать в колхозе вместе с мамой и младшими братьями, сестрами. Но зарплату не платили, а жить как-то надо было. И я поехала к старшему брату во Владивосток, бросив в фронтовой вещмешок несколько луковиц и сухари. Добирались ровно месяц. Из вагонов вышли все завшивленные. Стою на перроне, оглядываюсь и не вижу брата.

Пока ехала, его перевели работать на Сахалин, и он попросил своего друга меня встретить. Подошли ко мне мужчина и женщина, спросили, кто я и откуда, сказали, что они именно меня встречают, пригласили к себе. А я отказываюсь, стесняясь сказать, что у меня вши. Потом призналась.

Людьми они оказались хорошими. Отвели меня в баню, дали другую одежду. Погостив у них три дня, отдохнув, направилась на Сахалин. Там брат помог найти работу. Платили 1050 рублей и давали солдатский паек. Тысячу рублей отправляла домой, а жила на 50 рублей и паёк.

В 1949 году вышла замуж, родила двоих детей.

Старшина Черноморского флота

"Женщина на корабле — быть беде", — говорили в старину и старались слабый пол на борт не брать. Но эту традицию пришлось забыть в годы Великой Отечественной войны.

Защищая Родину, девушки служили и на кораблях, и в береговой охране. Одной из них была Раиса Евгеньевна Гладкова. В годы войны она была старшиной 2-й статьи Третьего берегового радио отряда особого назначения Краснознаменного Черноморского флота.

Задача бойца на фронте — бить врага, задача радиста — слушать неприятеля. Слушать, что бы не случилось, и передавать эти необходимые сведения в штаб. Радист на войне — это тот же разведчик, поэтому Раиса Евгеньевна с гордостью носит нагрудный знак "Ветеран-разведчик Краснознаменного Черноморского флота".

Наградам на груди Гладковой тесно, но есть особо дорогие сердцу — "За оборону Кавказа", полученная в 1944 году, и медаль флотоводца Ушакова — к 300-летию российского флота.

Не единожды сведения, добытые радистами, помогали нашим войскам сорвать планы фашистов. Для них умение слушать (на фронте радистов так и звали — "слухачи") было важнее, чем владеть винтовкой и штыком. Раиса Заичко обладала идеальным музыкальным слухом, уже в пять лет играла на мандолине и в какофонии звуков безошибочно выделяла нужные.

Во время войны на долю Раисы Евгеньевны хватило и бомбежек, и артобстрелов, и морской качки, а еще — настоящей фронтовой дружбы, которая самая крепкая.

Я встречалась с Раисой Евгеньевну Гладковой в день Военно-морского флота и, слушая мои поздравления, она буквально расцвела и помолодела, и как будто сбросила с плеч прожитые годы. И вновь перед нами не бабушка, а старшина Черноморского флота Раиса Заичко.

Подарки на свадьбу: платок носовой, кусочек мыла и денег 150 рублей

Быть долгожителем и оставаться бодрым и здоровым — мечта любого человека. Наши предки на протяжении не одной сотни лет искали эликсир молодости и долголетия, но рецепта так и не нашли. Человек, отмечающий 90-летний юбилей — это уже легенда, ведь он прожил такую огромную и непростую жизнь. Сколько в ней было взлетов и падений, встреч и расставаний, радости и слез. Среди таких людей и жительница из села Степного Мария Григорьевна Ермакова — добрая, скромная, хозяюшка, гостеприимная женщина, которая отметит свой юбилей в первый день нового года.

В свои 90 лет она управляется по хозяйству сама. Глядя на эту хрупкую женщину, просто не верится, что за плечами у нее такая длинная, нелёгкая, но интересная судьба: трудные годы войны, семья, рождение и воспитание пятерых детей.

Родом Мария Григорьевна из Тацинского района. Семья отца была очень большая: кроме Марии — ещё трое детей. Жили зажиточно по сельским меркам. Но после революции их раскулачили, конфисковали всё добро, отца выслали за то, что в семье была мельница.

Все трудились с утра до поздней ночи. Пришлось маленькой Марии вместе с семьей уехать жить к бабушке. В голодные годы умерла мама и двое детей. Мария с братом жили теперь уже у тётки.

Вернулся отец, и они переехали под Сталинград в деревню Шуруповку, там у них появилась мачеха — из казачек.

— Она не любила нас с братом. Все время шпыняла и обижала. Мы мешали ей, — вспоминает Мария Григорьевна. Потом — опять переезд. Сначала в Кировскую область, а в 1940 году — к родственникам в село Степное. — Когда началась война, отца забрали на фронт, мачехе мы были не нужны, и нас забрала к себе двоюродная сестра. Муж ее тоже ушел на фронт.

В июне 1942 года в село пришли немцы. Вечером прошли танки. А через время заехали эсесовцы. Страшные люди, злющие, ни с кем не разговаривали. Днём их не было, а на ночь возвращались. Никто не знал, где они бывают и чем занимаются. Ели они у нас, сестра им готовила.

23 января 1943 года на заре они ушли из села. Чтобы хоть немножко помочь сестре (мы её называли няней), я стала работать в поле, разгружала зерно, полола осот. А потом на тракторе — прицепщицей. Тракторист дядя Миша был немного подслеповатым, он учил меня премудростям вождения. Днём пашет, а вечером сажает меня за баранку. Трактор СТЗ, железный весь, накалялся от солнца за день так, что ехать в нем было невозможно, а приходилось.

В 1943 году мне дали новенький трактор — для полевых работ. В 1944 году с фронта стали возвращаться комиссованные после ранений мужчины, и жить нам стало немного легче. В сентябре этого же года меня и двух человек отправили в Гуково на восстановление шахты. Сначала ремонтировали ствол, потом работали на шахте №15: грузили уголь, бревна. Вручную, на тачках, засыпали в уголь в вагоны. Тяжелая, не девичья работа, руки сбивали в кровь. А 1 мая 1945 года я вернулась я домой.

С будущим мужем, Александром Петровичем, познакомилась здесь, в селе. Из-за болезни на фронт его не взяли. Я работала в амбаре на протравке зерна для посева. И он с ребятами приходил туда. Был очень скромный, стеснительный, незаметно ухаживал.

Встречались четыре года, а 2 марта 1946 года сыграли свадьбу. Подарки на свадьбу: платок носовой, кусочек мыла и денег 150 рублей.

Жили первое время с родителями мужа. У них семья большая, бедная: фуфайка одна на всех — носили по очереди. Родились три дочери-погодки: Нина, Тоня, Люба. Не было ни корыта, ни коляски. Из дерева выдолбили корытце, которое служило и коляской корытом. Через время перешли на квартиру.

Жили бедно, но самостоятельно. Пелёнки сшили из поношенного белья. Была навесная люлька-качалка — деревянные бортики и мешковина вместо дна.

Вся статья:

Фотогалерея: