АЛЕКСЕЙ ЧАЛЫЙ: МЫ ГОТОВИЛИСЬ К ПЕРЕВОРОТУ МНОГО ЛЕТ (ЧАСТЬ 1)

Алексей Чалый — одна из центральных фигур "русской весны" 2014 года. В историю он вошел как "народный мэр Севастополя", человек, который отказался стать губернатором нового российского региона, и как единственный, кто приходит к президенту в Кремль в свитере.

Чалый называет себя богатым человеком, но в его рабочем кабинете только обычный офисный стол, несколько стульев и компьютер, и до сих пор на проходной компании "Таврида Электрик", которую он продал в 2014 году, висит объявление с просьбой для граждан оставлять письма Чалому у охраны с обещанием, что они будут переданы адресату.

Накануне трехлетней годовщины севастопольского Митинга народной воли, который прошел 23 февраля 2014 года, Алексей Чалый рассказал ТАСС, сколько раз он, пока Крым был украинским, готовился к перевороту, как возглавил "бунт интеллигенции", почему уже после возвращения города в состав России отказался от всех постов, а теперь и вовсе хочет уйти из политики в пользу развития небольшого стартапа.

— Алексей Михайлович, почему три года назад именно вы стали "народным мэром" Севастополя? И в какой момент поняли, что Севастополь действительно может вернуться в состав России?

— Это сложный вопрос. Гораздо раньше пришла мысль о том, что это обязательно должно случиться. Я считал, что должен сделать все необходимое для этого, но было много вещей, которые от меня не зависели.

— И что вы делали?

— Наверное, нужно рассказывать всю историю целиком. А она начинается с 1991 года. Тогда случилось известно что: ГКЧП, парад независимостей, Беловежская пуща. И я тогда понял: "Ну все, труба".

Был скоропалительный украинский референдум, который никто не оспаривал, хотя ведь никаких международных наблюдателей, никаких правил проведения не было. Весной один референдум, и вся Украина: "Ура! Ура! Советский Союз". Потом другой референдум: "Ура! Ура! Независимая Украина". И в Севастополе 51% как бы проголосовали за вхождение в состав независимой Украины.

Мне тогда было всего-то 30 лет, но я понимал, чем это закончится, знал историю и нашей страны и других государств. И я понимал, что все будет очень плохо, то есть будут гражданские войны. Вы помните, и Грузия, и некоторые другие республики – там уже вовсю шла война.

Но в Севастополе народу вся эта история (то, что Севастополь остается в составе провозгласившей независимость Украины. — Прим. ТАСС) не сильно понравилась, прежде всего с точки зрения исторической самоидентификации. Усилиями местных элит, людей, которые имели политический вес (я-то, понятно, не имел в том возрасте еще никакого веса), уже в 1993 году вывели Верховный совет России на признание российской государственности Севастополя. То есть это случилось не спонтанно, инициатива подобного признания произросла не из Москвы, а из Севастополя. Но через месяц Белый дом расстреляли и Ельцин подтвердил свою приверженность Беловежским договоренностям.

Потом был долгий переходный период, при котором, как мне кажется, была идея даже не создания независимого государства на Украине, а государства, подконтрольного США, которые рулили мировой политикой. Но Севастополь стоял в стороне. К нам, например, лет пять не подходили с украинским языком вообще. То есть в Крыму его изучали, когда мы были в составе Украины, а нас лет пять вообще не трогали, к нам относились как к мине замедленного действия.

Когда с запада пошел гуманитарный накат (преподавание истории по учебникам, обосновывающим легитимность нахождения Крыма и Севастополя в составе Украины. - Прим ТАСС), мы не сидели сложа руки, мы начали заниматься контрпропагандой. Нам не нужно было ничего придумывать, потому что достаточно было правдиво рассказать всю историю Севастополя и донести ее до людей. Мы издали шесть книжек "Севастополеведения" от древних времен до современности. В принципе, это был взгляд на историю России из Севастополя.

— То есть все это время вы ждали подходящего случая, чтобы заявить, что Севастополь хочет вернуться в состав России, но случая не было?

— Можно сказать, что подходящих ситуаций было несколько, но до 2014 года не было юридической возможности это сделать. В 2004-2005 годах мы первый раз готовились к перевороту в связи с оранжевой революцией. Но юридически крепкая база для наших действий могла появиться только в случае, если бы возник период беззакония, когда нельзя оставаться в рамках закона, если с тобой перестают говорить на языке закона. В 2004-2005 года этого не случилось. Тогда, как вы помните, в Киеве произошла практически легитимная передача власти.

Точно такой же критический период был в 2008 году, во время войны в Южной Осетии. Ющенко был президентом Украины. Черноморский флот России принимал участие в событиях в операции, и когда они возвращались в Севастополь, на свою главную базу, Ющенко дал команду их не пускать.

Вообще, остроумно совершенно: вооруженный флот не пустить на собственную базу. Это провокация на уровне, близком к объявлению войны. Я не буду вдаваться в детали, но на самом деле к этому было очень близко. Но офицеры просто не решились стрелять друг в друга, живя в одном городе, глядя друг другу в глаза. Тогда мы тоже готовились к захвату власти в городе. Но не получилось.

— То есть только в 2014 году появились необходимые условия? И у вас была уверенность, что в этот раз все получится, что люди готовы к этому и пойдут за вами?

— Да, в 2014 году все получилось, но к этому ситуация тоже шла не быстро. В 2011-2012 в информационном поле появилась госпожа Меркель с "Восточным партнерством" (проект Евросоюза, направленный на развитие интеграционных связей ЕС с бывшими республиками СССР, в том числе с Украиной. Стартовал в марте 2009 года. — Прим. ТАСС).

Зная позицию Украины, которая всегда заигрывала и с Россией, и с Западом, на этот проект никто всерьез внимания не обратил. Но в сентябре 2013 года происходит какой-то резкий разворот, все фракции Верховной Рады, включая Партию регионов и коммунистов, согласовывают пакет евроинтеграционных законов, готовится подписание соглашения об ассоциации с ЕС.

Я был убежден, что этого не произойдет никогда, с учетом отсутствия на Украине единого центра силы. Как и кто умудрился всех консолидировать, я до сих пор не знаю и не понимаю. Но в тот момент я понял одно: "Вот это труба на самом деле". Мы понимали, что можем потерять последнюю надежду на возвращение в Россию.

— В этот период вы поддерживали какие-то отношения с Россией, с федеральным центром? Получали оттуда какую-то обратную реакцию?

— Нет. У меня не было никаких контактов. Я вообще не понимал, что будут делать в России. От них не было никакой обратной связи.

— А в Киеве были люди, которые вас поддерживали?

— Были люди, которые не голосовали за этот пакет законов. Но это не помогло. Он все равно набрал больше половины голосов.

— И что вы предприняли?

— Единственное что я придумал, это собрать лучших людей города, которые известны, прежде всего, своими профессиональными достижениями, какой-то общественной деятельностью, но при этом никак раньше не заявляли себя в политике. Все профессиональные политики на тот момент себя дискредитировали, власть была совсем оторвана от народа.

Я написал текст обращения, которое, можно сказать, стало историческим. Оно было адресовано депутатам и президенту Украины с требованием отказаться от создания ассоциации с ЕС до проведения референдума в регионах. То есть регионы должны были дать свое согласие, это решение не могло приниматься одним человеком, Верховной Радой и так далее. Депутатам предлагалось в случае несогласия сложить мандаты. Я понимал, что они не уступят, но я думал, что мы таким образом дадим шанс Российской Федерации разыграть свою карту.

— И какова была реакция на обращение со стороны Украины и со стороны России?

— 19 ноября 2013 года мы выступили с таким обращением, оно называлось "Письмо 69-ти" – его 69 человек подписало. Это был по сути дела бунт интеллигенции отдельно взятого региона против стратегического решения. Я договорился со всеми российскими федеральными каналами, они все прислали спецкорров, но, видимо, решение о том, показывать нас или нет на федеральных каналах, должно было поступить в последний момент. И нас не показали. А Киев оставил все это на уровне местной разборки, никаких санкций не последовало.

— Но это же было еще до обострения ситуации в Киеве?

— Да. Дальше неожиданно Янукович не подписывает это соглашение, начинается Майдан, туда посылают севастопольский "Беркут", и я понимаю, что началось, наступает очередной удобный момент.

В январе 2014 года вокруг этих 69 человек, которые подписали обращение, мы создали общественную организацию "Республика". Мы занялись контрпропагандой. То есть, идет репортаж с Майдана, а мы через доступные СМИ, которые я создал за последние 10 лет, и которые стали безусловными лидерами медиа-среды в Севастополе, даем соответствующую севастопольскую точку зрения.

Я ожидал, что революция в Киеве должна случиться числа 10-15 февраля, разлом должен произойти. Но революции не случилось и за неделю до 22 февраля я уехал кататься на лыжах.

А в это время события начинают развиваться так, как я изначально и предсказывал. Сначала Янукович пытается разогнать Майдан. Потом пошел второй, "мирный" сценарий: приехали договариваться послы, министры разных стран. Россию при этом не посчитали нужным видеть в качестве равноценного партнера, Владимир Лукин на тех переговорах присутствовал лишь наблюдателем. Но в итоге ничего не получается, Янукович сбегает. По сути, страна остается без руководства, наступает период безвластия.

— А что в этот момент происходило в Севастополе?

— Это было 21 февраля, в пятницу. Мы понимали, что у нас остается один нерабочий день, когда можно собрать народ и совершить эту самую революцию. Поэтому я дал команду заявиться на митинг 23 числа, оговорить какое-то небольшое количество людей, тысяч пять, чтобы никого не напугать. Но при этом мы уже месяца два готовились к тому, чтобы народ был готов, был мобилизован. При этом еще непонятно было, с какой повесткой выходить на митинг, повестка же менялась каждый день.

23 февраля наши депутаты созвали заседание горсовета. Они должны были отказаться подчиняться киевским властям, создать местную милицию, исполнительный комитет и забрать себе всю власть. Но вместо этого наш горсовет выходит с решением: по вопросу признания или непризнания власти Киева нужно провести общегородской референдум. По сути стало понятно, что горсовета уже нет, легитимного решения о непризнании киевской власти не будет.

— И тогда вы предложили свою кандидатуру и вас выбрали народным мэром?

— Это было не мое решение, а решение той самой "группы интеллигенции". Один из наших юристов, а ныне депутата Заксобрания, Борис Колесников, можно сказать шутя предложил исправить историческое недоразумение: Севастополь вопреки действующей конституции был лишен права выбирать мэра на протяжении 23 лет, единственный регион Украины. Вот Борис и сказал: "Предлагаю, чтобы Чалый вышел и сказал: "Я беру власть в свои руки". А мы собираем народную милицию".

— Это что, было совершенно спонтанное решение? То есть буквально за несколько часов до этого вы вообще не думали, что возглавите город?

— Повторю, когда шло заседание горсовета, и я не знал, чем эта история закончится. У меня была идея договориться с Владимиром Яцубой (на тот момент - главой Севастополя. - Прим ТАСС), чтобы он был мэром, а я при нем советником. Но не получилось.

— И вы сразу согласились стать "народным мэром"?

— Я пошел подумать, потому что меня две вещи страшили. Первое – это невозможность управлять городом, я уже не говорю про желание, я никогда этим не занимался и даже не думал, как можно чем-то управлять, даже мыслей таких никогда не было. И второе – это возможные смерти. Так или иначе, принимаем какое-то решение, завертится какая-то ситуация, которую мы не сможем разрулить, и в итоге все, что произойдет – это будет моя ответственность.

— То есть вы считали, что революция без крови невозможна?

— Возможна, как оказалось. И я этому безумно рад. Тем более, что предыдущие четыре севастопольских восстания очень плохо заканчивались.

Я точно знал, что народ все равно будет упираться, народ вооружен, и здесь будет просто стихийное неорганизованное сопротивление.

Понимание этого отмело все остальные аргументы. То есть надо было выбирать между плохим и очень плохим. Я выбрал плохое.

— Вы рассчитывали на какую-то силовую поддержку, заранее договаривались с "Беркутом"?

— Нет, ни с кем не договаривался. История с "Беркутом" была другая. Севастопольский "Беркут" был на Майдане почти все время, и их там жгли, в них стреляли с крыш, все это было. Им же оружие не выдавали, в последний день выдали оружие, но не выдали боекомплект, а по ним лупили совершенно по-настоящему.

Они сюда приехали, прорываясь через заслоны, опаленные, пропахшие горящими покрышками. Вы посмотрите запись возвращения севастопольского беркута 22 февраля.

Я утром 23 февраля прилетел в Севастополь. Мы уже разработали тогда практический план, как провести митинг, как зайти, забрать администрацию, горсовет. Понятно, что вход строя автоматчиков был бы очень эффектным. Поэтому мы тут нашли друг друга с "Беркутом". Они уже думали, как им семьи переправить на Кавказ. Я говорю: "Поддержите? А я обеспечу доставку семей на Кавказ, и там спрячем их в какой-то санаторий на время пока все не закончится". Они: "Поддержим". Вот об этом мы с ними договорились уже 23 февраля.

— Что было после 23 февраля? В какой момент вы поняли, что Россия вас поддержит?

— Я это понял, когда 27 февраля с утра неизвестные люди зашли в Верховный совет Крыма и подняли над ним российский флаг. Вот тогда я понял для себя, что решение принято. А до этого я не понимал, что будет дальше.

— А как все это время жил город? Ведь политическая связь с Украиной была по сути разорвана. А людям нужно было платить зарплату.

— Да, налетали проблемы, их надо было решать. Я создал специальный фонд, кинул туда свои деньги в большом количестве. Но кроме того, мы ведь продолжали платить налоги в Киев, у нас работало казначейство, и мы еще успели в рамках бюджетных взаимоотношений получить довольно большие деньги.

Переговорив со мной, украинские власти поняли, что я не "беспредельщик", мы бесконечно находились в состоянии переговоров, я говорил с Ильиным (главнокомандующий ВСУ – Прим. ТАСС), мы договорились, что не будем применять оружие. И это самое главное, что в решении всех политических вопросов мы согласились опираться исключительно на политические методы.

Мы вышли, сделали соответствующее заявление, после чего Ильин убежал и спрятался в госпитале, сказал, что у него инфаркт и он больше ни с кем разговаривать не будет никогда. Это был такой постоянный процесс, вязкий. Приходилось его вести с окружающими украинскими властями.

Продолжение следует...

Фотогалерея: